Выбор профессии — непростая задача. Но если родился в семье охотников, жил в охотничьей среде ученых и биологов-охотоведов, впитывая любовь к природе и животному миру, то такого вопроса не возникает. Профессия выбирает тебя сама!
П
редставляем вам нашего коллегу, главного редактора журнала «Охота и охотничье хозяйство», известного биолога-охотоведа, Почетного работника охотничьего хозяйства России и страстного охотника, посвятившего любимому занятию всю свою жизнь, Павла Михайловича Павлова.
А.Б.
В прошлом году вы разменяли свой восьмой десяток, пронеся через всю свою жизнь любовь к природе и охоте. Хочется спросить, как вы пришли в охоту и стали охотником?
П.П.
Все это произошло абсолютно естественно, да и проблемы-то никакой с выбором не было. Да и как может быть иначе, если вырос в охотничьей семье, жил всю жизнь в охотничьей среде ученых и биологов-охотоведов, охотников.
Родился я в коммунальной квартире, в самом центре Москвы. Потом всей семьей переехали в отцовский дом в деревню Верея Раменского района Московской области, рядом с роскошным торфяным болотом, откуда, собственно, и началась моя охотничья тропа. А в 1958 году институт охотничьего хозяйства, в котором работал мой отец, был переведен в Киров, и все наше семейство туда перебралось. Жилой дом сотрудников был на ул. Энгельса, 81, а на Энгельса, 79 — ВНИИ животного сырья и пушнины (ВНИИЖП) (ныне — Всероссийский научно-исследовательский институт охотничьего хозяйства и звероводства им. проф. Б. М. Житкова — прим. ред.). И мы, малолетние мальчишки и девчонки, можно сказать, так и выросли в стенах ВНИИОЗа. Так что после школы и сомнений не было, куда пойти учиться — на факультет охотоведения Кировского сельхозинститута.
Работа биолога-охотоведа — это не только местные командировки, но и дальние поездки. Приходилось работать в самых разных районах нашей страны: в Коми, потом Бурятии, в совместных экспедициях с ВНИИОЗом на Дальнем Востоке, где мы изучали расселение бобра в Приамурье, Амурской области, на Камчатке и Сахалине
А.Б.
У родителей в семье были еще охотники?
П.П.
По матери и отцу мои деды (я, правда, их не застал никого) не были охотниками. А вот отец был страстным охотником. Их было пять братьев в семье: три — заядлые охотники, а два — ярые противники охоты. Они были трактористами. И когда все братья собирались вместе, стоял такой спор, ор и лай! Одни кричали: «Ты у нас всю дичь перестрелял!» — а другие: — «Ты мне все болота, все поля перепахал!» Друг друга до старости клюками гоняли чуть не до драки.
А.Б.
А когда отец впервые взял вас на охоту?
П.П.
Это отдельная история, и она будет очень поучительна для других отцов, у кого есть малолетние дети. Когда мне было всего 5 или 6 лет, отец меня ведь чуть не отвадил от охоты на всю жизнь тем, что очень рано начал таскать с собой. Он был мужик крепкий, здоровый: силы немерено, а страсти еще больше. Закладывал под себя маршруты охотничьи, а я волоком шел за ним, как собачонка на привязи. Когда возвращались домой, мать брала меня подмышки, раздевала, мыла и укладывала спать. И я с ужасом ждал прихода каждой субботы, когда надо будет опять идти на охоту с отцом. Про себя мечтал о том, что никогда не буду заниматься охотой. Буду рыбачить: тихо сидеть на берегу, никуда ходить не надо — сиди и лови себе рыбу. С возрастом втянулся потихоньку, да и ножки окрепли. Основываясь на собственном опыте, своего сына я уже порционно приучал к охоте, и у меня это получилось. Сейчас внука к охоте приучаем — страсти у него, как у взрослого.
А.Б.
Когда появилось свое ружье и вы добыли свою первую дичь?
П.П.
В 1963-м, когда мне было 11 лет и я учился в 3 классе, мы с отцом пошли в единственный тогда охотничий магазин в г. Кирове и купили мне первое охотничье ружье — ИЖ‑17 16-го калибра, на котором я потом делал засечки маленькие, кого добыл. Но это было потом. А первую свою дичь я добыл еще раньше, на подмосковном болоте, на охоте со своими дядьками. Они взяли меня с собой, поставили на какую-то кочку и вручили ружье. Тогда все много говорили о «красной дичи» — дупеле и бекасе. И я увидел, как шевелится какая-то птица впереди на кочке. Ну, думаю, дупель. Прицелился и выстрелил. Оказалось, болотная курочка. Но я уже знал, что это тоже дичь, и с гордостью притащил ее домой. А дальше пошло-поехало.
А.Б.
Ваш отец был известным ученым, и его хорошо знали. Когда вы поступили в институт, было легче от этого или наоборот?
П.П.
После школы, в 1970 году, мы, внииозовские пацаны, поступили на факультет охотоведения, и на один курс. Все дети известных ученых: Корытин, Войлочников и Павлов. И ребята-однокурсники (а там было много тех, кто отслужил в армии) сначала настороженно к нам относились — дескать, «блатота» поступила! Хотя мы все на пятерки сдали безо всякой протекции. Но ничего подобного.
Кто были наши преподаватели? Соседи по дому или по двору, те, кто работал во ВНИИОЗе. С благодарностью их вспоминаю: Ирина Борисовна Корсакова, Владимир Георгиевич Сафонов, Иван Станиславович Козловский, Иван Павлович Карпухин, Владимир Николаевич Дерягин, Захар Ходыевич Давлетов, Анна Ивановна Колеватова. И они с особым пристрастием к нам относились и драли как сидоровых коз. Я им сейчас весьма благодарен за то, что сдирали с нас три шкуры и дали нам базовые знания, которые и помогли мне стать, как говорят, неплохим охотоведом.
А.Б.
Где вы работали после окончания института? Чем занимались?
П.П.
После окончания института началась моя экспедиционная жизнь в отделе биотехнии и дичеразведения ЦНИЛ Главохоты РФ (что была расположена на Лосином острове под Москвой) в должности младшего научного сотрудника. Директором лаборатории тогда был Василий Федорович Гаврин.
В основном у меня были работы по биотехнии и воспроизводству охотничьих животных, причем по их расселению и акклиматизации. Тогда всем этим руководила Центральная научно-исследовательская лаборатория охотничьего хозяйства и заповедников Главохоты при Совете министров РСФСР. Составлялись годовые и перспективные планы расселения, акты на каждого выпущенного зайца, все архивировалось, изучалось и анализировалось. Давались заключения специалистов о целесообразности или нецелесообразности каждого выпуска. Это сейчас все брошено на самотек — кто кого хочет, того и завозит.
Располагая первичным материалом, мы в определенной степени помогали моему отцу, который заведовал лабораторией биотехнии во ВНИИОЗе и составлял сводки по акклиматизации охотничьих животных. Им подготовлены замечательные сборники по расселению охотничьих животных не только в России, но и по всему Советскому Союзу.
А.Б.
Много пришлось ездить?
П.П.
Да. Случались местные командировки, чего тут говорить, все близлежащие области объездил. Дальние командировки: первая была в Коми, в госпромхоз, в Усть-Кулом, потом Бурятия. Когда я еще работал в ЦНИЛ, у нас были совместные экспедиции с ВНИИОЗом на Дальнем Востоке. Изучали результаты расселение бобра в Приамурье, Амурской области, на Камчатке, Сахалине. Наши предшественники в Хабаровском крае выпустили в разные водоемы европейский и канадский подвиды бобра. Но, как вы знаете, в Приамурье во время тайфунов половодье бывает жуткое, водой покрываются огромные территории, бассейны притоков Амура сливаются, в результате популяции разных подвидов бобров перемешались.
В течение многих полевых сезонов мы, сплавляясь на надувных лодках от верховий рек к устью, смотрели, где зверьки остались и как расселяются. Только по Хабаровскому краю мы прошли более 5000 км на этих «дутиках». Конечно, не обошлось без приключений и экстремальных ситуаций, но мы собрали достоверный материал.
А.Б.
Каковы были результаты?
П.П.
Мы отмечали, насколько высоко бобры заходили в верховье рек, где обосновывались внизу, как расселялись, чем питались, то есть составляли полную картину состояния бобровых популяций. Какие факторы были для них лимитирующие, а какие и элиминирующие, почему и как бобр расселяется, почему не может создать сплошной ареал. Все это было позже представлено в научных отчетах и опубликовано в статьях. Бобры есть и на Камчатке: там тоже их выпускали, и мы проводили исследования по той же методике, что и в Приамурье, смотрели, что и как.
Вы ведь принимали участие в мероприятиях по реакклиматизации овцебыка на Крайнем Севере России?
В начале 2000-х началась моя экспедиционная жизнь, связанная с овцебыками. С тех пор мне посчастливилось в команде опытных специалистов участвовать в живоотлове и расселении овцебыков для восстановления исторического ареала этих уникальных арктических животных, создания племенного стада в Якутии и для разведения в неволе.
А.Б.
Кому в то время пришла в голову идея заниматься овцебыком?
П.П.
Овцебыки были завезены из Канады еще в 1974–1975 годах на остров Врангеля и на Таймыр, где специалисты занимались их реакклиматизацией. Но со временем интерес к этой теме угас. Однако якутские энтузиасты разработали свою государственную республиканскую программу по восстановлению исторического ареала овцебыка. Возглавил эту работу Василий Гаврилович Тихонов. Но и в ЦНИЛ тоже были инициаторы: Сергей Алексеевич Царев, Владимир Евдокимович Размахнин. Они заинтересовались этой темой и вошли в контакт с якутской стороной. Началась совместная работа: с одной стороны якутские программы, финансы, логистика, а с другой — опыт и знания наших специалистов. И что главное — Главохота поддержала эти работы! Тогда же подключился к этой работе Т. П. Сипко — сотрудник ныне ИПЭЭ РАН им. А. Н. Северцова. Таким образом сформировалась московско-якутская команда из заинтересованных людей, которая существует и сейчас.
А.Б.
Как удалось это сделать?
П.П.
Это была сложная, многоходовая, но очень интересная работа. На острове Большой Бегичев в море Лаптевых в начале 2000-х был образован ретрансляторный центр из молодых овцебыков, отловленных на восточном побережье Таймыра. Основной целью было последующее расселение животных из созданного племенного ядра по всей арктической территории Якутии. И это нам удалось. Сейчас, по данным якутских специалистов, на острове живут более трехсот овцебыков.
Остров полностью изолирован от Большой земли, и на нем можно практически все отслеживать и контролировать. Кроме того, там живут оленеводы, которые пасут стада домашних северных оленей и приглядывают за овцебыками, регулируют численность волка, заходящего с Таймыра. И несколько лет назад уже практически началось расселение овцебыков, размножившихся на острове.
За все время работы наша команда отловила и переселила более двухсот овцебыков. Причем (чем можем похвастаться) с самыми минимальными потерями среди животных. Америке с Канадой такие результаты и не снились!
А.Б.
Овцебык — мощный зверь. Как удавалось его переселять?
П.П.
Ловили в основном полугодовалых особей. Они уже в этом возрасте весят 60–80 кг. Силища у них необыкновенная. Троих ребят-ловцов, в общем-то, довольно крепеньких, овцебык, даже уже находясь под действием обездвиживающего препарата, крутит и вертит как хочет. Удержать его — проблема. Нужна особая сноровка и знания, как работать с животным. А технология отлова в основном такова: на вертолете ищем стадо, выясняем, сколько животных без ущерба для него можем изъять, снизившись, выпускаем собаку, которая его догоняет и ставит в каре. Это в идеале, хотя не всегда получается. Вертолет ищет, где присесть, мы десантируемся, окружаем стадо и начинаем выбирать тех, кто нам нужен. У полугодовалых определить пол до поимки невозможно, потому что они все выглядят как шерстяные шарики. Вот их отлавливали, сажали в клетки, грузили в вертолет и сразу перевозили на базу передержки.
А.Б.
Широко удалось расселить овцебыка в Якутии?
П.П.
Мы почти по всей Якутии расселили, создав практически сплошной ареал по тундровой зоне. А недавно с о. Большой Бегичев двумя партиями поставили овцебыков для расселения в Магаданскую область на остров Завьялова в Охотском море. Можно сказать, что эти два острова в разных морях стали островами-побратимами! На о. Завьялова есть определенная проблема — высокая численность медведя, который приходит жировать на рыбе. Но и с этой проблемой местные специалисты последовательно справляются. Так что и в Магаданской области будет свой овцебычий ретрансляционный центр.
А.Б.
Из естественных врагов у овцебыка только волк и медведь?
П.П.
Да, но они не могут сильно повлиять на численность овцебыка, потому что овцебык — это единственный копытный зверь, который не спасается бегством, а становится в каре: по периметру располагаются взрослые быки и взрослые самки, а внутри — молодняк. И если стадо стоит, то ни волк, ни медведь к нему не подходят, а стоять быки могут сутки и более. Но если стадо испугается, запаникует и начнет двигаться, разобьется на единичные группы, то тогда у хищников появляется шанс.
А.Б.
Вы продолжаете каждый год ездить в Киров на охоту весной?
П.П.
Да. Это для меня так же, как для верующих посещение Мекки. На территории научно-опытного хозяйства ВНИИОЗа до сих пор стоит избушка в пойме реки Чепцы, на знаменитой ее старице Бокалде. Эта избушка появилась, еще когда отец работал в институте и там был научный стационар лаборатории биотехнии, где проводились всевозможные эксперименты. Так она до сих пор и называется — Павловская избушка. Она уже совсем обветшала и не стоит на балансе института, но мы с местными охотниками поддерживаем ее сами: то печку ремонтируем, то трубу, то еще что. Но есть и оппозиция в лице местных зимних рыбаков. Они приходят на озера, на старицы рыбачить зимой, а ночуют в избушке: и то разберут нары на дрова, то поломают утлую мебелишку — шкафы, полки. Вся территория вокруг избушки после зимы загажена, завалена пустыми бутылками. Загадочные люди, тамошние рыбаки: где появятся, все загадят. Не все, конечно, но, увы, многие… Вот и приходится пару дней заниматься уборкой и ремонтом. Своего рода «трудоучастие» в охотхозяйстве.
В нашей семье всегда были собаки, причем легавые, и в основном английские сеттеры, пойнтеры и дратхаары. Именно с моего отца и начались дратхаары в городе Кирове и Кировской области. До недавнего времени я держал двух английских сеттеров-однопометников. Сейчас у меня дратхаар, очень страстный и выносливый
А.Б.
Собак всю жизнь держали?
П.П.
Всю жизнь, причем легавых. Когда отец в 1958 году только приехал в Киров, то завел западносибирскую лайку — все-таки таежный район. Но это была первая и последняя лайка. А потом были в основном английские сеттеры, пойнтеры и дратхаары. Кстати, с отца и начались дратхаары в городе Кирове и Кировской области. Причем не курцхааристые, а гриффонистые, лохматые, потому что в кировских угодьях курцхааристым дратхаарам тяжеловато.
До недавнего времени держал двух английских сеттеров-однопометников. Сейчас у меня дратхаар, очень страстный и выносливый.
А.Б.
Что, по вашему мнению, происходит с охотоведением и охотхозяйствами сейчас?
П.П.
Видно, мне от отца досталась такая позиция преданности охотничьему хозяйству, что я очень болезненно отношусь к тому, во что превратили охотничье хозяйство. И то, что сейчас творится в охотничьем хозяйстве — это беда. Не хотелось бы на этом заострять особое внимание, но в ближайшее время никаких реальных перспектив по выходу из кризиса я не вижу, потому что интерес к охотхозяйству пропал на всех уровнях государственного управления. Теперь охотничье хозяйство даже не считается отраслью народного хозяйства, как это было раньше. Причин бедствования системы много. Принятый закон об охоте практически блокирует работу реального охотничьего хозяйства. Постоянные внесения в него косметических поправок нисколько не улучшают положения. Нужен новый закон, внятный, отвечающий требованиям простых охотников и охотпользователей. С охотоведческой наукой стало совсем плохо, потому что старые кадры уходят, а молодой подпитки практически нет. Система обучения охотоведов сейчас стала очень слабой. На мой взгляд, нельзя изучать охотоведение при помощи Интернета и прочих виртуальных систем и гаджетов. Невольно вспоминается прежняя система подготовки охотоведов.
Нельзя было в охотхозяйстве применять те же методы, которые используются при административной реформе в производстве, строительстве. У нас же совершенно другая специфика. В Главохоте были и охотнадзор, и производственная часть, и заповедная часть. Издавались внятные нормативные акты, инструкции. Все это было сконцентрировано в одной системе, и работала она довольно эффективно. Да, ее критиковали, и порой справедливо, были свои недоработки. Но систему нельзя было разрушать, можно и нужно было реформировать поэтапно. Полторы тысячи штатных единиц бывшего охотнадзора медленно перетекли в систему Россельхознадзора. Охотнадзор разрушен был окончательно. Я помню, как один из юристов Россельхознадзора явно с издевкой говорил: «Нет такого понятия, как охотнадзор. Почитайте, ни в одном законе он не прописан». Вот тогда еще родилась крылатая фраза: «Охотнадзор — это незаконнорожденное дитя ветеринара и фитосанитарки».
Из болезненных моментов хочу отметить следующее. Сейчас несчастное время для охотхозяйства. Разрабатывается нормативная база, совершенно оторванная от реального охотхозяйства. Утешает только одно, что та нормативная база, которая создается в недрах существующих уполномоченных органов и в их карманных т. н. научных центрах, живет своей жизнью, а реальное охотхозяйство живет своей.
Два слова о мониторинге охотничьих ресурсов. Сложилась система, при которой никто в стране не знает, сколько на самом деле добывается охотничьих животных и какова их численность. И ведь все это понимают на всех уровнях! Но с упорством фанатиков продолжают использовать заведомо недостоверные сведения по добыче и численности при согласовании и установлении лимитов и квот добычи. Вот и продолжается, как я уже говорил, «круговорот туфты в природе».
О существующих учетных методиках. Мое мнение: нет и не может быть единой методики учета животных, годной для всех регионов России — от Калининграда до Камчатки. Нужны региональные методики, соответствующие специфике природно-климатических условий территории. Почитайте в нашем журнале статьи охотоведов-практиков Турушева, Лопана, Кожаева. Эти спецы знают, о чем пишут.
А.Б.
Давайте поговорим о журнале «Охота и охотничье хозяйство». Когда вы перестали заниматься наукой и ушли в журналистику?
П.П.
А я и не переставал. Все равно косвенно, но занимаюсь. Готовлю статьи для научных сборников, благо материалов накоплено за сорок пять лет профессиональной деятельности множество. Участвую в конференциях, помогаю студентам. Даже уйдя не по своей воле из Центрохотконтроля, все равно участвовал в экспедиции по отлову овцебыков, готовил аналитические материалы. Жалко только, что, с моим уходом, из госзадания этой организации была удалена научная тема по мониторингу состояния популяций овцебыка, да и многое другое. Жаль, конечно, что нынешнее руководство так и не поняло общегосударственного значения этой работы.
Однажды, как раз после внезапного ухода Алексея Михайловича Блюма, раздался звонок моей старой знакомой еще по ЦНИЛ, генерального директора ООО ИД «Охота и охотничье хозяйство» Татьяны Алексеевны Волжиной:
— Ты чем сейчас занимаешься? — спрашивает.
— Я, — говорю, — неработающий пенсионер.
— С понедельника будешь работающий.
И она предложила мне возглавить редакцию журнала «Охота и охотничье хозяйство», дав несколько дней на размышление. Были сомнения, но недолгие: «Справлюсь ли?» И я, сочтя предложение Татьяны Алексеевны за честь, взялся. Естественно, журнал я знал и читал с детства. Даже несколько раз публиковался. У нас все подшивки еще от отца были. Посмотрел, послушал, убедился, что журнал нужно немножко освежить, так как в последнее время он стал меньше поднимать актуальные проблемы и привлекать новых авторов. И вот я себе поставил задачу — сделать журнал боевым рупором, освещающим злободневные вопросы, проблемы законодательства, мониторинга охотничьих животных, учетов и всего, что творится на самом деле в охототрасли. Это моя задача. Чтобы люди знали, что у нас делается, и искали пути выхода из сложившейся ситуации. И действительно, авторы откликнулись и пишут хорошие и проблемные статьи, и научные. Первым делом, конечно, я заверил коллектив редакции, что формат журнала останется прежним, никаких революционных изменений не будет. И мы сохранили журнал в том формате, в каком он и был на протяжении 65 лет. Никаких рекламных проспектов, главное — содержание.
А.Б.
Если не секрет, как журналу удалось выжить в современных условиях?
П.П.
Мне немного не повезло: как только я вступил в должность, начался ковид, народ засел дома. А наш контингент подписчиков в основном пожилой. Закончилась пандемия, начались санкции. Я вообще думал, что подписка будет провальная, но она практически не упала.
У нас нет ни спонсоров, ни кого-то еще — все на самоокупаемости. Это наша принципиальная позиция — выкручиваться самостоятельно. Помогают, конечно, друзья, но не на коммерческой основе. Если опять никаких катастроф не будет, если в таком режиме будет социально-экономическая ситуация в стране, то мы продержимся. Раньше у нас даже сайта толкового не было, а сейчас сделали. Внедрили электронную верстку журнала. Группа «ВКонтакте» постоянно растет. Через сайт можно журнал приобрести в электронном виде. Живем. Конечно, не жируем, но коллектив настроен позитивно на работу. Уверен, что все будет хорошо!